ответить, Петр. Для кого он есть, а для кого его нет. Все зависит от самого человека. Сколько будут люди жить на свете, столько они будут думать, есть Бог или нет.
— Ну а где же он, Авдяй, если он, скажем, есть?
— Он в наших мыслях и в наших словах…
Петруха примолк, обдумывая сказанное. Громче и явственней застучали колеса вагонов — их звук доносился в оставленную не закрытой какимито прошедшими через вагон пассажирами дверь тамбура. Петруха прикрыл дверь, прислушался к приглохшему стуку колес и наконец сказал:
— Выходит, у меня его нет. А у тебя, Авдяй, он есть или нет?
— Не знаю, Петр. Хотелось бы думать, что есть, хотелось бы, чтобы был…
— Значит, тебе это нужно?
— Да, для меня это необходимо…
— Вот и пойми тебя, — огрызнулся Петруха. Чтото его, видимо, задело. — А на хрен в таком случае едешь ты с нами, коли тебе Бог нужен?
Авдий решил, что пока не время и не место углублять разговор.
— Но деньги ведь тоже нужны, — сказал он примирительно.
— Э, вон ты как запел. Или Бог, или шалые деньги. А сам все же за деньгами двинулся!
— Да, пока получается так, — вынужден был признать Авдий.
Этот разговор послужил для Авдия Каллистратова толчком к размышлению. Вопервых, он отчетливо уяснил для себя, что Сам, тот, который незримо держал поездку гонцов за анашой под своим контролем на протяжении всего пути, крайне недоверчив, расчетлив и, должно быть, жесток и что, если он заподозрит чтото неладное в какомнибудь звене проводимой им операции, он не остановится ни перед чем, чтобы отомстить или обезопасить себя и стоящих за ним. Этого надо было ожидать — на то она и торговля наркотиками. Второе, что понял он из дорожных разговоров с Петрухой и другими, — на гонцов имеет смысл воздействовать словом, что долг проповедника — доверительный разговор, внушение словом без оглядки на грозящую опасность: несли же некогда самоотверженные миссионеры слово Христа диким африканским племенам, рискуя жизнью своей, ибо спасение душ ценой жизни может оказаться конечным итогом, судьбой, смыслом его жизненного пути, — так он спасет душу.
На станцию ЖалпакСаз прибыли они около одиннадцати часов дня. Станция была узловая, пересадочная, две ветки отходили отсюда в сторону завидневшихся на рассвете далеких снежных гор, и потому проезжих в разные концы здесь было много, что для гонцов имело свои удобства: можно затеряться в той станционной суете. И все обошлось как нельзя лучше. Авдий удивился, как запросто и деловито просочились они в обеденное время в привокзальную столовую. Вместе с Авдием их было человек двенадцать (так показалось ему), тех, кому предстояло отправиться дальше в степи за анашой. Сидели гонцы за столиками разобщенно, по одному, по двое, но на виду друг у друга, хотя между собой открыто не общались и внешне не выделялись среди дорожной толпы
— таких, как Ленька, и более взрослых парней, как Петруха, было полно. Все кудато и откудато ехали в разгар летнего сезона — типичное смешение азиатских и европейских лиц… И хотя сюда то и дело заходили работники милиции для наблюдения за порядком, и хотя на станции на каждом шагу встречался милиционер, их это не беспокоило. Пообедали они быстро,