ни плети, ни голосу, Гульсары мчался сквозь буревую ночь, сквозь секущий ливень, угадывая путь одним лишь чутьем. Он пронес безвластного теперь хозяина через взбурлившую реку, сквозь грохот воды и грома, сквозь заросли кустов, через рвы, через лога, он неудержимо мчался и мчался вперед. Никогда до этого, ни на большой скачке, ни на аламанбайге, не бежал так Гульсары, как в ту ураганную ночь.
Танабай не помнил, как и куда уносил его осатаневший иноходец. Дождь казался ему жгучим пламенем, полыхавшим по лицу и телу. Одна лишь мысль колотилась в мозгу: «Что с табуном? Где теперь лошади? Не дай бог, умчатся в низовья к железной дороге. Крушение! Помоги мне, аллах, помоги! Помогите, арбаки4, где вы? Не упади, Гульсары, не упади! Вынеси в степь, туда, туда, к табуну!»
А в степи шарахались белые зарницы, ослепляя ночь белым полымем. И снова смыкалась тьма, ярилась гроза, бил по ветру дождь.
То светло, то темно, то светло, то темно…
Иноходец взметывался на дыбы и ржал, раздирая пасть. Он звал, он взывал, он искал, он ждал. «Где вы? Где вы? Отзовитесь!» В ответ грохотало небо, и — снова в бег, снова в поиски, снова в бурю…
То светло, то темно, то светло, то темно…
Буря улеглась только к утру. Постепенно расползлись тучи, но гром все еще не утихал на востоке — погромыхивал, урчал, потягивался. Дымилась истерзанная земля.
Несколько табунщиков рыскали по окрестности, собирая отбившихся лошадей.
А Танабая искала жена. Вернее, не искала, а ждала. Еще ночью кинулась она с соседями верхом на помощь мужу. Табун нашли, удержали в яру. А Танабая не было. Думали, заблудился. Но она знала, что он не заблудился. И когда соседский паренек радостно воскликнул: «Вот он, Джайдарапа, вон он едет!» — и поскакал ему навстречу, Джайдар не тронулась с места. Молча смотрела с коня, как возвращался блудный муж.
Молчаливый и страшный ехал Танабай, в мокрой исподней рубашке, без шапки, на перепавшем за ночь иноходце. Гульсары прихрамывал на правую ногу.
— А мы вас ищем! — радостно сообщил ему подоспевший паренек. — Джайдарапа беспокоиться уже начала.
Эх, мальчишка, мальчишка…
— Заблудился, — пробубнил Танабай.
Так встретились они с женой. Ничего не сказали друг другу. А когда паренек отлучился выгонять табун изпод обрыва, жена тихо проговорила:
— Что ж ты, не успел даже одеться. Хорошо еще штаны да сапоги при тебе. И не стыдно? Ведь ты уже не молод. Дети вот скоро взрослые, а ты…
Танабай молчал. Что было ему говорить?
Парнишка тем временем подогнал табун. Все лошади и жеребята были целы.
— Поехали домой, Алгыке, — позвала парнишку Джайдар. — Дел не оберешься сегодня и у вас и у нас. Юрты разворотило ветром. Поехали собирать.
А Танабаю она сказала вполголоса:
— Ты тут побудь. Привезу тебе поесть да во что одеться. Людямто как покажешься на глаза?
— Там я буду, внизу, — кивнул Танабай.
Они уехали. Танабай погнал табун на выпас. Долго гнал. Уже светило солнце, тепло стало. Запарилась степь, ожила. Запахло дождем и молодой травой.